На днях свет увидел новый альбом Atari Teenage Riot «Reset». В творчестве группы перезагрузка произошла еще на прошлом альбоме, когда ATR буквально восстали из пепла после многолетнего затишья. Однако, кто решил, что идеолог группы Алек Эмпаер просто соскучился по своему проекту – горько ошибся. Как настоящий музыкант и пионер электроники он все время экспериментирует. Но сказать, что он никогда не оборачивается назад, тоже было бы неверным. Так как в этом году нас также ожидает переиздание сольного альбома Alec Empire «Low On Ice», вышедшего двадцать лет назад. Об этих релизах и еще много всего интересного Алек рассказал Rockoracle.ru в эксклюзивном интервью.

Новый альбом очень отличается от вашего предыдущего релиза. Скажешь об этом пару слов?

У ATR совершенно уникальное собственное звучание. Назовем его электронным панком, но при этом в нем сочетается много разных влияний, например, хип-хоп, техно и так далее. Это такая молекула ДНК получилась, то есть у нас есть свой почерк, но в то же время ATR развивается, и каждый альбом отличается от предыдущего. Эта пластинка получилась более мелодичной, вокал изменился, Ник Эндо теперь не только кричит. А мы движемся в сторону рока. Что касается электроники, то темп получился в районе 130 -140 bpm. Многие песни мы записывали с мыслью о том, как они будут звучать вживую.



Действительно, две отличительные черты это мелодичность и новая манера пения Ник. Некоторые поклонники уже выразили свое недовольство этими переменами.

С самого начала в основе ATR был заложен элемент поп-музыки, под этим я подразумеваю гимновые песни – песни, которые хорошо вписываются в фестивальную программу. Это не очевидно, но это есть, и в этом большая разница между ATR и другими группами. Что касается Ник Эндо, у нее очень широкий спектр возможностей. И мы решили, почему бы нам этим не воспользоваться? Почему мы должны зацикливаться на старой концепции? А также наш новый MC Роуди – он с нами уже два года, он англичанин, и это тоже накладывает свой отпечаток. Я нахожу этот альбом весьма разносторонним и считаю, что мы делали эксперименты и хуже. В этот раз у нас не получилось ничего непредвиденного, все вышло именно так, как мы планировали.

А ты вообще пытаешься угодить слушателям? Думаешь о том, что скажут критики, когда сочиняешь музыку?

Я уже очень долго занимаюсь музыкой, чтобы понять, что невозможно на сто процентов предугадать, что понравиться слушателю. Сегодня нас слушает восемнадцатилетний школьник, а через два года, когда мы выпускаем следующий альбом, он – уже студент университета. Его жизнь сильно изменилась, у него новые друзья, новые вкусы. Поэтому очень опасно постоянно оглядываться на прошлый опыт и пытаться повторить то, что принесло успех в прошлый раз. И когда человек меняется, не надо этому препятствовать. Если хочется затрагивать в песнях новые темы, то не имеет смысла жертвовать этим в пользу старых идей.

Даже оставаясь в постоянном контакте с поклонниками, невозможно объяснить, почему им нравится то, а не это. По моим наблюдениям, самыми строгими критиками являются наши старые поклонники, те, которым больше всего нравятся наши первые записи. Но в музыке, как и в Голливуде, действует правило: хочешь сделать сиквел, добавь что-то новое. Поэтому ничего не надо бояться, а развиваться и следовать своей интуиции.

Ты говорил, что в студии при записи песен вы не так агрессивны, как получается в результате. А как насчет живых выступлений? На сцене вы агрессивны?

На сцене мы, несомненно, следуем настроению песни. Со мной еще никогда не случалось такого, чтобы кто-то сказал, что я был неискренним на сцене, или что публика не смогла разделить наши эмоции. Слушатели сразу же перенимают настроения наших песен. Но не стоит, слушая нашу музыку в автомобиле, давить на газ, подъезжая к бензоколонке. Важно разделять две вещи: мы любим агрессивную музыку, но мы не любим агрессию. Да, мы затрагиваем темы, которые больше никто не затрагивает. Играть счастливую позитивную музыку – это не наше. Но нашу музыку можно сравнить с просмотром боевика.



А ты хочешь вызвать агрессивную реакцию у слушателей?

Нашу музыку слушают адреналиновые джанки. Например, среди наших поклонников много любителей экстремальных видов спорта. Это решение каждого, как использовать музыкальный материал. И это нравится мне в музыке больше всего! То, что не все равномерно относятся к одному и тому же треку. Каждый решает сам: это мне нравится, а это нет, это поможет мне проснуться, но когда мне захочется спокойствия, я послушаю Моцарта.

В этом году выходит также переиздание альбома Alec Empire «Low On Ice», который стал раза в три длиннее. Расскажи об этой записи.

«Low On Ice» я записал в Исландии в 1995 году, когда был в турне с ATR. Мы пробыли там три дня. Но мы жили не в отеле, как другие музыканты, а в такой своеобразной камере, и это было очень весело. Запись вышла на лейбле Mille Plateaux (его так назвали в честь книги Делёза и Гваттари «Тысяча плато. Капитализм и шизофрения»), специализировавшемся на авангардной электронике. Альбом был готов всего за три дня.

Этот альбом кардинально отличается от ATR. Его скорее можно отнести к краутроку, можно сравнить с работами групп Cluster или Neu. Но, конечно, эта работа не семидесятых, а девяностых годов, поэтому она холодная и медленная. Особенно важны басовые секвенции и очень сильно музыкальное представление одиночества.

В результате, эта пластинка стала культовой и повлияла на многих музыкантов. Björk и Sonic Youth хорошо отзывались об этой работе. Но я тогда выпустил несколько альбомов подряд, и так случилось, что я не просто позабыл о большей части материала, но и никогда не играл его вживую. И вот, однажды, мне предложили сыграть этот альбом живьем.

Вместе с Чарли Клаузером (который сотрудничал с Nine Inch Nails, а так же пишет саундтреки к фильмам, например, к фильму «Пила») мы стали копаться в тех записях. И я осознал, что тогда я записал материал, который настолько опережал свое время, что даже сейчас он актуален. И теперь эти «исландские сессии» выходят на трех дисках. Общая продолжительность звучания составляет 175 минут, так что это целое путешествие. Конечно же, будут концерты и лимитированное издание – так что следите за обновлениями на нашем сайте.



Очень интересно, насколько разные получаются альбомы Alec Empire и ATR. Это преднамеренно?

Ну, если совсем по-простому, то можно сказать, что это две стороны меня. С одной стороны, ATR: ориентированная наружу, громкая музыка. С другой – абсолютно противоположный мрачный Alec Empire. Многие даже не понимают, что за обоими проектами стоит один человек. Однажды в Америке, где-то типа Сэнт-Луиса, ко мне подошел парень за автографом и сказал: «Так круто, что ты присоединился к ATR!» И это, кстати, совершенно обычная ситуация. Но ведь у каждого человека есть разные стороны. И неправильно было бы отрицать ту или иную свою грань. И это самое восхитительное, что в музыке можно выразить все свои стороны. Послушайте новый альбом Björk. Это ведь про то же самое! И это намного круче, чем постоянно повторять одно и то же.

Ты как-то сказал, что теперь тебе больше интересно хакерское сообщество, чем музыкальное.

Последние годы меня больше увлекают активисты, политически мотивированные хакеры. Я думаю, что сейчас это очень актуально. Есть люди, которые разрабатывают программное обеспечение, потому что они идеалисты, а не потому, что они хотят создать новое приложение для iPhone и разбогатеть. Мне интересны, например, те, кто поддерживает блоггеров в Сирии, которых сажают в тюрьмы и убивают. Это очень важно. Это с одной стороны.

С другой стороны, я разочаровываюсь в современной музыкальной сцене. В музыкальной индустрии появилось столько негатива! Вместо того, чтобы объединять усилия и создавать что-то новое, люди будто борются за рабочие места и работают друг против друга. Это бесит. Сейчас так легко прославиться с помощью социальных сетей, что это даже скучно. Мотивация сейчас совсем другая, чем была двадцать лет назад. Посмотрите на американскую EDM-сцену. Их интересуют только фотографии в Instagram. Роль «Минуты славы» и подобных телешоу сильно преувеличена и стала очень плохим трендом. Есть, конечно, и независимые музыканты, которые создают удивительные вещи. Но для меня и в этом нет ничего нового.

До появления социальных сетей независимые музыканты держались вместе, уважали друг друга. А теперь они все изолированы. И хотя они могут общаться с поклонниками, исчезли те альянсы, которые раньше и создавали самые удивительные вещи и приходили к совершенно новым идеям. Да, я являюсь частью музыкальной сцены, но я все равно стою в стороне. Что для меня важно: быть не на сцене, не над публикой, а ее частью, быть с ней! Многие музыканты смотрят на слушателей сверху вниз, но не я.

В прошлом году отмечали двацатипятилетие падения Берлинской стены. Расскажи, как повлияло на тебя и на твою музыку это событие?

Музыкой я занимался и до падения стены. Уже тогда, году в 1988-1989, у меня были идеи объединить каким-то образом панк и техно. Но удалось мне это только пару лет спустя. Но это ведь зависело и от технического оснащения. Мне был нужен инструмент, который бы позволил не создать не просто кроссовер звучание, а настоящее техно.

После падения стены я уже испытал намного большее влияние. Однако сейчас многим это сложно представить. В один день вдруг все общественные устои оказались под вопросом, внезапно все радикально изменилось. И оказалось, что там за стеной люди совершенно другие. Когда я впервые побывал в Лондоне, там люди показались мне не такими чужими, как берлинцы, жившие по ту сторону стены. Там, за стеной, люди одевались иначе, читали другие книги, смотрели другие фильмы, слушали другую музыку. Даже язык отличался.

На Западе в первую очередь изучали английский и французский, на Востоке – русский. После падения стены открылись безграничные возможности: стали появляться клубы, вечеринки, причем необязательно легальные. И это стало платформой для музыкальных экспериментов. И когда ты лично переживаешь что-то такое, несомненно, это меняет твою жизнь, вдохновляет и отражается на творчестве. Вдруг, ты можешь пробовать самые разные вещи. В целом музыка в Берлине была похожа на остальную западную музыку. Была берлинская версия техно, был берлинский эмбиент и так далее. С ATR мы хотели создать свое собственное уникальное звучание.

Забавно, что в Берлине до сих пор в воздухе витает этот дух освобождения, а под Обербаумбрюке ежедневно тусуются рейверы.

В Берлине все еще царит дух девяностых. Взять, например, клуб «Бергхайн», это типичный клуб девяностых. Им удалось законсервировать атмосферу тех времен. Это очень интересно. Но мне это не очень нравится. С этим надо быть осторожным. Например, в Лондоне такая же ситуация с культом шестидесятых. Дух рок-н-ролла там настолько в тренде, что новым группам просто не остается пространства. Берлинцам, вроде, нравится такое положение дел, просто надо отдавать себе в этом отчет.

А сложно было доставать новую музыку в разделенном Берлине?

Тогда я покупал музыку на кассетах и записывал с радио. С этим не было особых проблем. Но это весьма интересная тема. И я ратую за объединение музыки и интернета. Сейчас музыканты видят в интернете большую опасность, и в пятидесяти процентах случаев это оправдано. С другой стороны, например, у нас были большие трудности достучаться до России и Восточной Европы в девяностых годах. Я это очень хорошо помню! Тогда какой-то наш поклонник из Сибири писал письма на наш лейбл и спрашивал, как бы ему достать наши пластинки. Проблема музыки и интернета намного сложнее, чем многие хотят ее представить. Здесь необходимо найти баланс.

Да, это правда. Без интернета в России не знали бы об очень многих группах.

Возможно, мы бы так никогда и не сыграли бы в России, потому что люди нас просто  не знали бы. Похожая ситуация была с Южной Америкой. У нас было запланировано два или три концерта в конце девяностых. И мы связались с местным лейблом и предложили выпустить наши альбомы, чтобы люди знали, на что они идут. Ответ был: «Так уже все в теме». Мы, конечно, поздно спохватились, но это было, в любом случае, хорошо для наших концертов. Моя теория состоит в том, что у многих людей до сих пор не сформировался музыкальный вкус.

Когда мы говорим, например, о Beyonce. Ну, сколько она продает своих альбомов? Пару миллионов? В сравнении с населением даже одной Америки, это ничтожно мало. И очень много людей и понятия не имеют о настоящей музыке. Молодые диджеи, возможно, никогда не слышали классической музыки. Им даже в школе об этом не рассказывали. Именно поэтому интернет играет очень важную роль. Я не верю, что большинство людей просто тупые и хотят одного и того же. Просто у них не было доступа к альтернативе.

Ты известный коллекционер винила. Где ты обычно покупаешь пластинки?

Например, когда езжу с гастролями. Но многое покупаю через интернет, потому что каких-то пластинок так просто уже не найти. Многие распродают свои коллекции, поэтому некоторые вещи можно купить очень дешево. Я считаю, сейчас надо вкладывать деньги в винил, надо попытаться сохранить музыку на физических носителях. Вдруг придут времена, когда большие концерны будут предлагать только определенную музыку.

Это начинается уже сейчас с Google и YouTube, когда они заставляют независимых музыкантов отдавать авторские права. Я уже годами говорю об этом, но люди просто не понимают этого. А это просто смешно, что они делают, они пытаются поработить творчество. Это реальная опасность. По-моему, сейчас не хватает магазинов виниловых пластинок. Не огромных коммерческих сетей, а независимых магазинов, которые в свое время являлись очень хорошим фильтром. Таким магазинам можно было доверять.

А ты не собираешься выпустить какие-нибудь свои альбомы на виниле?

Года с 2010 мы обратили внимание на то, что большинство наших фанатов предпочитают иметь наши записи в цифровом виде. Мы подумываем о выпуске лимитированного издания. Но в этом плане я капиталист. Для меня нет ничего более ужасающего, чем представление о коробках моего собственного винила в гараже, которые я не смог продать.

Думаю, диджеям было бы интересно иметь твои записи... ну, тем диджеям, которые все еще ставят пластинки.

Да, к сожалению, сегодня диджеи вроде Перис Хилтон и Девида Гетто просто нажимают на кнопку и играют всякую лажу.

У тебя очень много сценических псевдонимов. Я бы хотела тебя об этом расспросить. Но сначала расскажи про Alec Empire.

Ну, это было еще в те времена, когда я был лучшим танцором брейк-данс в Берлине. Мне тогда было, кажется, лет десять. И я так называл свою крю. Ну, а когда я начал заниматься музыкой, я просто продолжил под этим же именем. Очень интересно, что люди моего поколения вроде Aphex Twin, как и я, выросли на раннем хип-хопе и техно и вдохновлялись именно этой музыкой. Поэтому и имена у нас схожи, они относятся именно к этой культуре. Когда я работал с Beastie Boys, они понимали меня с полуслова. И ATR, и Alec Empire, и вообще диджитал-хардкор имеет больше общего с оригинальной идеей хип-хопа из Бронкса начала восьмидесятых, чем с индастриалом, Nine Inch Nails, Ministry или KMFDM.

Ладно, в общем, ты с детства был империалистом...

Нет-нет, это скорее отсылка к «Звездным войнам».

Ага, маленький Дарт Вейдер. ОК, вот еще интересное имя Death Funk.

Это было весело! Когда я только начинал свое восхождение на техно-сцене, мне довелось играть на одной огромной рейв-вечеринке в Милуоки. Я был на второй сцене. Все были наряжены в роботов, в общем, все как надо. И мой знакомый спросил меня: «А ты знаешь Daft Punk?» А мне послышалось Death Funk. И мне это тогда показалось настолько гениальным названием для грязного чикагского хауса! Он говорит: «Да, нет же! Daft Punk!» А я подумал: «Как, еще никто не взял себе такое название?!» Под этим именем я играл совершенно грязные брейк-битовые мелодии, будто бы дет-метал группа играет фанк.

Было у тебя имя Наоми Кэмбпелл...

Это была шутка. У меня была куча имен. Дело в том, что на андеграундной сцене в те времена музыка выпускалась очень быстро. По крайней мере, мы выпускали музыку очень быстро. Хотя продавали мы не очень много, но производство никогда не стояло. Студия у нас была домашняя, что облегчало нам задачу. Это также помогало, если не заработать, то хотя бы не потерять деньги. Физическая копия была вроде хобби. Захотел сделать винил – сделал его чисто для себя. Сейчас все совсем по-другому. Я тогда собирался выпустить что-то совсем другое и не хотел, чтобы люди пришли в замешательство, поэтому решил придумать другое имя. Если уж совсем честно, то мне просто сказали: давай, быстро, нужно напечатать обложку, говори название! А мне не хотелось, чтобы у моей пластинки был просто порядковый номер, меня такое жутко бесило.

Ну, имен у тебя, действительно, была целая куча. Не буду тебя мучить всякими. Но расскажи еще об одно – Ричард Бенсон.

Это был проект, в рамках которого я играл чикагский хаус. Это было в 1995 году. Тогда люди уже были знакомы с диджитал-хардкором, в том числе и в диджейской среде. Но большей популярностью пользовались фанковые треки. У меня таких хватало, но я не хотел выпускать их как Alec Empire.

Я должен отметить, что никогда не забываю диджеев, которые ненавидели меня лично. Ричард Бенсон тогда был на вершинах чартов. И я никогда не забуду, как на одной крупной музыкальной выставке в Германии, где были представлены все крупнейшие лейблы и компании, я встретился с представителем лейбла, специализирующегося на танцевальной музыке. Он мне тогда сказал: «Вот, послушай нового Ричарда Бенсона. Вот это фанк! Такое могут делать только черные из Чикаго! Ты просто не можешь такого понять! Никогда ты не создашь таких битов». Ну, я не стал возражать, говорю: «Да, наверное, я слишком немец для такого».

Но дело в том, что тогда мы выпускали музыку просто потому, что могли. Например, был такой случай. Мы собирались в кино, хотели посмотреть «Аполлон 13», вроде. Но на сеанс мы опоздали, и нас не пустили. Следующий сеанс был через два с половиной часа. Мы купили билеты и думаем, что будем делать? Поехали в студию, записали и быстренько свели ЕР. Вернулись в кинотеатр, посмотрели фильм, потом поехали на лейбл и продали нашу пластинку за типа четыре тысячи евро. Такие были времена – фаст-фуд-музыка. Конечно, это не относится к более серьезным работам типа альбомов. Да и у лейблов было лучше развито чутье. Но вообще это очень походило на рок-н-ролл пятидесятых, когда Джонни Кэш просто приходил в студию, записывал пару песен и был таков.

И в заключение, хотелось бы вот о чем спросить... в одном твоем интервью я прочитала, что самым классным экспериментом в твоей жизни была работа с русским хором... когда такое было?

Видно, не всю историю рассказали. Это была песня «Collapse of History», где звучит хор похожий на хор российской армии или что-то в этом роде. Когда я был помоложе, меня очень впечатляли эти записи. Для меня это символ чего-то, во что верит весь народ. Конечно, мне хотелось бы сделать запись с настоящим хором.



Но на самом деле было вот как. В песне говорится о том, как в интернете исчезает и стирается реальная история, в том числе и история музыки. То есть, видео с Ниной Симон на YouTube найти также легко, как Lady Gaga. Поэтому люди теряют ориентацию во времени. Ну, и, конечно, там есть и политический мотив. Самое забавное в этой песне, что все это пел я сам. Снова и снова, и снова, и снова. И я должен сказать, что когда поешь одну и ту же мелодию бесконечное количество раз, в определенный момент начинаешь звучать как пьяный русский солдат. Это мне сказала Ник, которая сидела за пультом в это время. Так что, если бы я записал эту песню с настоящим хором, вышло бы куда лучше.