В прошлом номере «RockOracle» сообщалось о переиздании в России четырех альбомов культового австрийского проекта Angizia. В данном случае употребление этого расхожего эпитета оправдано на сто процентов, так как, пожалуй, именно Angizia является наиболее интересным и самобытным музыкальным проектом во всей европейской музыке за последние 10–15 лет! Вместе с тем, несмотря на относительную известность группы в России, какую-либо информацию об Angizia в отечественных метал- и рок-СМИ найти вам вряд ли удастся. Так что предлагаемое читателям «RockOracle» интервью не только приурочено к российскому переизданию альбомов группы, но ещё и является, быть может, первой в ис тории российской прессы попыткой выяснить у основателя проекта Михаэля Хааса (Энгельке) все ранее не проясненные аспекты его деятельности, а также пролить свет на темные места в биографии Angizia.

Итак, в первую очередь расскажи вот о чем. Судя по содержанию четырех из пяти альбомов Angizia, ты интересуешься историей России. Однако там нетрудно заметить искажение сведений, известных любому школьнику. Так, в Смоленске в 1933 году не было никакой войны, в 1934–1941 гг. Кенигсберг не входил в состав СССР, в 1904 году в Москве не могло быть площади Свердлова, нищие в дореволюционной России не могли вести дневник, так как были поголовно неграмотными, и многое другое. Это незнание исторических фактов или преднамеренное их искажение?

Во-первых, если быть честным, то я никогда особо не интересовался всерьез русской историей, хоть при этом и являюсь большим почитателем русской культуры. Отклонения от реально имевших место исторических событий в текстах моих песен для меня определенно не проблема — мои истории никогда не случались, но им нужны гротескно-сюрреалистические оттенки. Вот такая была у меня цель при выборе всех этих мест действия.

Во-вторых, если русских в Кенигсберге между 1934 и 1941 годом и не было, то я не вижу причин для того, почему там не могло оказаться несколько отдельных евреев и русских (в стиле любой сумасбродной или эксцентричной пьесы, далекой от понятий «мир» и «порядок»). Бродяги же всегда были там и сям, везде и всюду. И какие-нибудь единицы из них могут по странному стечению обстоятельств быть грамотными.

Расскажи не много о тех образах, которые ты ис пользуешь на альбоме «Ein Toter fahrt gern Ringelspiel». Что олицетворяет ребёнок, отпиливающий голову лошадке от карусели? Что ты имеешь в виду под «смертью после смерти», которую олицетворяет болото, где в конце альбома топится главный герой — мёртвый Элиас Хольберг?

«Ein Toter fahrt gern Ringelspiel» — это моё личное, такое ироничное столкновение со «смертью» и странные фантазии о «смерти после смерти». Я постарался выписать сильные фигуры, цепляющие персонажи и мир сумасшедших черных символов. При этом мне не хотелось повторять стереотипы «мотивов смерти», которые всем известны по всяким фильмам и книгам. «Болото» само по себе — это нечто, что я бы назвал отличным «инструментом» для обработки скучающих трупов, к тому же мне нравится затхлость и заплесневелость болота, его туман и жестокий холод…

Смерть Элиаса Хольберга мне удалось воплотить с помощью невозможных, на первый взгляд, исполнительских средств. Что касается образа ребенка, который увидел, как отрывается голова лошадки с карусели, — это, без сомнения, «непедагогичный» мотив, но он показывает тот кошмар, который возникает, когда в одном теле сосуществуют две души и два характера. Одна душа хочет кататься на лошади и быть веселым ребенком, другая, управляемая сильным и злым характером, одержима аурой кладбища. Это остроумное описание того, как можно идти в одном и другом направлении одновременно. Кататься на лошадке и отпиливать ей голову — это как любить девушку, держа ее за горло. Это одно и то же.

Для русскоязычной аудитории не секрет, что «русский» язык на «Das Tagebuch der Hanna Anikin» с нормальным русским имеет мало общего. Почему ты решил не привлекать к написанию русских строчек носителя языка?

Да, партии на русском языке на альбоме «Das Tagebuch der Hanna Anikin» были спеты с очень грубым акцентом. Но мы в действительности хотели петь на русском сами, а не приглашать русскоговорящих вокалистов. Я решил сохранить эти записи, потому что они были спеты с таким большим удовлетворением и так, что приводили в восторг.

Чем сейчас заняты бывшие участники группы — Седрик Мюллер и Юрген Прокеш?

Седрику, который в возрасте шестнадцати лет был одним из самых талантливых пианистов Австрии, сейчас уже тридцать, и он обучается праву в Венском университете. Он участвует в некоторых хардкор и электронных проектах, и оставил свои занятия фортепьяно после ссоры с Angizia в 1997 году. Юрген Прокеш прекратил заниматься музыкой в 1998 году, сейчас живет в Германии и Швейцарии, работая вот уже несколько лет цирковым артистом, а в последнее время — веломастером.

В одном из интервью ты говорил, что в настоящий момент вы не можете давать концерты, так как всех задействованных музыкантов невозможно собрать в одном месте и в одно время ввиду их занятости. Расскажи немного о ваших концертах того времени, когда группа ещё выступала живьём — или всё-таки вы всегда были студийной группой?

Angizia никогда не давали концертов! (у нас несколько другая информация, впрочем, спорить не будем — прим. автора). Но только лишь потому, что у наших инструменталистов масса обязанностей по участию в других проектах. Более того, концерт Angizia оказался бы весьма недешёвым мероприятием в том случае, если бы мы захотели задействовать всех этих виртуозов-музыкантов и, соответственно, использовать такие инструменты как аккордеон, кларнет, фортепьяно, виолончель…

Насколько нам известно, ты решил не продавать права на лицензию последнего альбома Angizia никому. В чем причина такого решения? Многие российские поклонники группы были бы рады купить фирменный диск, но у них нет возможности покупать диски на вашем сайте по безналичному расчету, так что лицензионная версия была бы отличным выходом.

О, это неправда. Мы продавали лицензию на выпуск дисков в Мексике, несмотря на разногласия с тамошним лейблом. Сначала они хотели реализовать этот проект со мной, но потом сработались с «Napalm», нашим бывшим лейблом, который внезапно проявил интерес к Angizia. А ведь с тех пор, как мы на них подписались (1998 год), их не волновал коммерческий потенциал Angizia в Мексике, России или, например, Греции. Теперь-то они выяснили, что на своей бывшей группе можно делать деньги за пределами Европы…

А ты знаешь, что первые три альбома Angizia недавно вышли в России на фирме «Mazzar» по лицензии «Napalm Records»?

Да. Я давал мое согласие на эту сделку — мне хотелось, чтобы моя музыка достигла тех людей, у которых нет возможности заказывать диски группы у нее самой или через сайты лейблов…

У вас весьма яркий поэтический стиль, возможно даже, один из самых интересных в музыкальной поэзии. Повлиял ли кто-либо из классических австрийских или немецких поэтов на твое творчество?

Я думаю, что не могу сказать, что на меня повлияло много классических немецких или австрийских поэтов. Мне нравятся работы Питера Хандке, Эльфриде Йелинке, Франца Кафки и Элиаса Канетти, но у них у всех был и есть свой подход к литературе.

Стоит ли все-таки надеяться на продолжение деятельности проекта Angizia?

Если быть честным — на данный момент я не вижу будущего для еще одного альбома Angizia. Моему сыну три года, у меня есть семья, дом и очень много преподавательской работы — я учитель в начальной школе. Я не могу посвящать 24 часа в сутки только лишь музыке, которая впитывала моё сознание на протяжении десяти последних лет. И ещё одна серьезная причина для моей нынешней индифферентности к музыке — низкое качество так называемого «андеграунда». Сейчас так много лейблов, которые выпускают сплошь дерьмо — и, с другой стороны, нет серьезной компании, которая была бы заинтересована в выпуске и поддержке значимых музыкальных проектов, таких, как Angizia, Korovakill или Devil Doll. Все это на самом деле ставит массу вопросов без ответов…