Когда Трент Резнор в 1999 году представил миру альбом «The Fragile», он был уверен в том, что начинает все заново. По его тогдашним интервью, в которых он говорил о том, что способен смотреть на себя в зеркало по утрам без отвращения, было очевидно, что он уверен: отвращение к себе, вызванное «The Downward Spiral» (1994), уже в прошлом. Спустя пять лет он обнаружил, что не мог ошибиться сильнее. Если период между  «The Downward Spiral» и «The Fragile» включал в себя борьбу с внешними ударами – смерть воспитавшей его бабушки, попытка оправиться от разрушительного сотрудничества с такими людьми как Мэрилин Мэнсон и Кортни Лав – то период между «The Fragile» и новым альбомом «With Teeth» позволил Резнору внимательнее посмотреть вглубь себя.

«С тех пор, как я заключил контракт о записи в 1989 году, я гнался за любой возможностью карьерного роста, будь то качество записи, лучшее, чем раньше, или бесконечный тур, и мне было не до того, чтобы разбираться, кто я есть на самом деле, – объясняет он, сидя в ярко освещенной Лос-анджелесской фото-студии, потягивая черный кофе, – Моей личностью было то, что происходило со мной на сцене или в студии во время записи. Я понял, что на самом деле достаточно жалок, и тогда я подписал контракт, надеясь, что это все исправит. Пятнадцать лет спустя я увидел, что так и остался жалким. Деньги и слава не помогли. Тот факт, что я делаю хорошую музыку, позволял какое-то время чувствовать себя лучше, но всего это не исправило. Я чувствовал, что дело было во мне, а не в ситуации». 

Впоследствии Резнор решил, что он должен понять человеческую сущность, которой он пренебрегал с тех пор, как впервые подписал контракт о записи. Но никак не до того, как почувствовал твердую почву под ногами в последний раз. «С выходом “The Downward Spiral”, а затем и “Antichrist” Мэрилина Мэнсона стало очевидно, что что-то не так, – мягко смеется Резнор, – именно тогда я понял, что моя жизнь выходит из-под контроля. Но мне казалась, что я все знаю, и я сказал себе: я не хочу делать ничего определенного – и в такой вот атмосфере записывался «The Fragile». Записывая этот альбом, я знал, что занимаюсь делом, но вряд ли делал это правильно. Потом я с головой погрузился в тур, находясь в ужасном настроении, и отыграл ужасный тур в соответствии с этим настроением, – вздыхает он. После окончания Fragility-тура Резнор снова обнаружил, что борется с ненавистью к себе, это ощущение впоследствии усилилось алкоголем и наркотиками. «Я правда ненавидел себя, – вспоминает он, – я достиг такой точки, где последний клочок симпатии к самому себе исчез. Я был на пути к смерти. Другого выхода не было. Настало время принять решение, по какому пути следовать». Он заключает: «Я не могу точно рассказать всю историю этой записи, почему она заняла столько времени, и что творилось у меня в голове, без того, чтобы сказать, что я наркоман и алкоголик, которому потребовалось почти умереть для того, чтобы собраться с силами».

Когда он, наконец, принял решение спасти себя, этому суждено было случиться при трагических обстоятельствах. Лучший друг Резнора из нового Орлеана, человек, о котором он говорил, что мог бы доверить ему свою жизнь, был застрелен. Каким-то образом именно это дало Резнору тот толчок, который был ему необходим, чтобы собраться с силами. «Он был чернокожим парнем, продуктом Новоорлеанских улиц, и ничего хуже этих улиц я еще не видел, – вспоминает он, – его сестра умерла от СПИДа, своего отца он не знал – типичная история. Этот парень работал в стуиди, и так получилось, что  через несколько лет мы стали друзьями. Я думаю, я должен был спасти его, неважно как. Однажды мне позвонила его мать, она волновалась, что он не вернулся домой. Случилось так, что я был в студии, когда узнал об этом. Моего друга и его двоюродного брата застрелили в упор, их нашли мертвыми на улице. Это было как удар ножом в спину. Мне казалось, что лучше бы меня убили вместо него. Спустя некоторое время мне удалось с этим справиться, и, я думаю, это, в первую очередь, было для него. Для меня это ничего не значило. Я мог бы убить себя, и тогда это ничего не значило бы».

Затем, как объяснил Трент, все перевернулось. Это все еще была борьба за то, чтобы найти в себе силы справиться с зависимостью, заставившей его на долгое время исчезнуть из нашей жизни. «Я думаю, секрет в том, чтобы знать, что с тебя уже хватит, и мне пришлось долго думать перед тем, как я по-настоящему, действительно достиг той точки, где я никогда, никогда больше не захочу стать тем, кем был тогда». Потребовался также унизительный период реабилитации для того, чтобы отделить Трента-человека от Трента-личности. 

«Я прошел полный курс, – уточняет он, – я провел неделю в психиатрической клинике, прошел детоксикацию, все по полной программе. Я выглядел тогда не так уж блестяще. Сейчас я даже могу посмеяться над этим. Но когда дверь закрывается в одну сторону, и обратно уже не выйти, и ты понимаешь, что на ней нет ручек – трудно в такой ситуации чувствовать себя блестяще, особенно когда тебя тошнит от самого себя. Я научился унижению». 

Он улыбается, заранее выражая недовольство неизбежным вопросом. «Не было запланировано брать такой перерыв между записями. Это был действительно вопрос жизни и смерти». Уже свободный от алкоголя и наркотиков, он уверен, с чем нельзя не согласиться, что сейчас встал на более твердую почву раз и навсегда. «Я больше не чувствую себя завернутым в одеяла, – подчеркивает Резнор, – Раньше я чувствовал себя так, будто у меня вата в голове, а что можно сделать, когда кажется: черт, я что, не могу думать? Можно еще сильнее раздражаться. Я поступал так достаточно долго, и это не сработало. Теперь я чувствую себя более готовым к тому, чтобы понять свои ощущения». 



Но как насчет человека за этими ощущениями – не та внутренняя борьба, бывшая главной темой его музыки и предметом обсуждения в прессе – но, как подчеркивает Трент, – личности?  Сегодня, солнечным утром понедельника, Лос-Анджелес кажется последним местом, где можно встретить Трента Резнора. Вся его культура противоречит тому, что представляет нам Трент. В самом деле, Резнор – это живой антипод города, превозносящего славу и удачу выше артистической целостности, и в котором погоня за совершенством постоянно превосходит честь и открытость. Прилизанные модели, соревнующиеся за ваше внимание на многочисленных плакатах, на миллион миль удалены от кажущейся неуклюжести Резнора, если сравнить их поведение перед камерой. Тем не менее, после того, как он десять лет скрывался в Новом Орлеане, имея возможность создавать собственную реальность в доме и студии, о которых он всегда мечтал, Резнор переехал в Лос-Анджелес. Он и правда верит в то, что сможет найти себе и своему обнажающему душу искусству место в Земле Фальши. По крайней мере по тому, что после того как их пути с менеджером и близким другом на протяжении пятнадцати лет саркастическим образом разошлись, наступило время двигаться вперед. «Все это было странно с начала и до конца, странно было покидать студию. Для меня она была лучшим в мире местом, хотя довольно трудно ходить там и на каждом шагу думать: вот, тут мы записывали Мэнсона, а вот тут мы записывали “The Fragile”. Большая часть моей жизни прошла в этом здании. Но эта глава окончена».

В то время, как действительно трудно найти более открытого, располагающего к себе и остроумного собеседника, чем Резнор (за исключением разговоров о его личной жизни), неудивительно, что человек, сделавший делом своей жизни исследование своих внутренних демонов, должен быть способен обсуждать это так красноречиво. Внутренняя борьба – лишь одно из клише, окружающих Nine Inch Nails, клише, в котором Резнор отдает себе отчет. Спросите его, например, когда он в последний раз отдыхал, и он ответит вам с деланным ужасом. Тем не менее, для клише есть определенная причина, и попытка узнать больше о Тренте Резноре, личности, подразумевает начать с очевидного. Так мы подходим к первому предвзятому мнению: Трент Резнор – это отшельник, который все свое время проводи взаперти в студии. «Это почти правда, – улыбается он, – распорядок дня в последние несколько месяцев был таков, что я вставал с рассветом, какое-то время посвящал физическим упражнениям, затем писал письма и делал звонки, а дни и вечера обычно проходили в репетициях». 

Какие же нормальные вещи интересуют тебя, когда ты не работаешь? 

Я гуляю с собакой. Я люблю кататься на горном велосипеде. Мне нравится гулять и вообще находиться на природе, имея время подумать. Обычно я стараюсь сделать перерыв зимой, чтобы покататься на лыжах – где-нибудь, где я могу раствориться. Я никогда не катался на лыжах до того, пока не попробовал несколько лет назад, и у меня хреново получается, но я люблю снег. 

Ты такой же одиночка, каким тебя воспринимают? 

На протяжении долгого времени я не был собой. Я не мог этого выдержать. Вокруг всегда были люди – группа, работники студии, неважно, кто. Теперь же я научился по-настоящему наслаждаться собственным временем. Я привык к чувству, будто у меня пчелиный улей в голове. Если у меня и была возможность, я все равно не захотел понять, что не могу ни на чем сосредоточиться.

Одна из причин, по которой музыка Nine Inch Nails является столь мощной – это умение предать слушателю те же эмоции, какие Резнор испытывает в своих песнях. Немногие музыканты могут похвастаться таким же эффектом, который Резнор оказывает на слушателя такими песнями как 'Hurt',  музыкой, которая так сильно соотносится с основными человеческими эмоциями и достигает точек, сокрытых в глубине сознания, что смогла завоевать для него положение культовой личности. Как он сам объясняет, создание подобной близости отношений с поклонниками всегда было частью задуманного плана. «Я и сам являюсь музыкальным фанатом, и когда я слышу песню и думаю: этот человек точно знает, как я сейчас себя чувствую, это заставляет меня чувствовать себя лучше. Как музыканту, мне приятно сознавать, что ты можешь выразить что-то личное, что-то честное, и кто-то незнакомый услышит это и почувствует, что это соотносится с его эмоциями. Наверное, я выражаюсь слишком грубо, но в этом состоит моя цель. Если бы я мог создавать такую же музыку, которая когда-то делала со мной то же самое, настолько мощную, что слушая ее в пятнадцать лет, ты думаешь: я не единственный, кто себя так чувствует, то это круто». 

Ты становишься эмоциональным, когда пишешь музыку? 

Я перестал чувствовать что-либо по отношению к собственному материалу, потому, что только за последний месяц прослушал его около четырехсот раз. Но обычно все происходит как толчок в спину. Я понял это, слушая недавно «The Fragile». Это мой эквивалент плачу.

Насколько ты отдаешь себе отчет в том влиянии, которое твоя музыка оказывает на людей? 

Я честно делился опытом с людьми, которые приходили ко мне, писали письма, и т. д. Поэтому кажется вполне искренним то, что музыка, которую я делал в какой-то момент, помогла им пережить трудные времена, или стала чем-то, напоминающим о, я бы сказал «счастье», но вообще обычно о каком-то пережитом горе. 

По определенной иронии, другая причина того, что  Nine Inch Nails остается таким популярным именем как внутри, так и вне альтернативной музыки, – это то, что новый материал появляется невероятно редко. За пятнадцатилетнюю карьеру, не считая ремиксов и альбомов с живыми выступлениями, Трент Резнор выпусти всего четыре альбома – едва ли по одному каждые пять лет. Это означает, что каждый релиз поначалу не принимается, зато потом начинает цениться по высшему разряду. И пока Резнор настаивает, что никогда не задерживает выход альбома преднамеренно, нельзя сомневаться в том, что он не чувствует себя обязанным преподносить себя публике, как обычный музыкант, и не боится заставить нас теряться в догадках. Так сам ли Резнор создает эту тайну, или загадка  Nine Inch Nails создана самими людьми? «Частично я заставляю вас самих догадываться, вместо того, чтобы рассказать все самому. Частично это слишком личное. Частично дело в моей неуверенности. Я никогда не помещал свое лицо на обложку альбома, и никогда этого не сделаю, потому что я не хочу, чтобы на ней была фотография с плохой прической, которая через пару лет будет выглядеть тупо. Поэтому я стараюсь не создавать активно имидж, который не является настоящим, но также я не хочу допускать вас слишком далеко за занавес. Я стараюсь думать о тех временах, когда еще не существовало музыкальных клипов. Хорошей чертой этого времени было то, что слушатель должен был о многом догадываться сам. Как будто ты пытаешься с помощью музыки узнать больше, но не можешь».

Как ты думаешь, удивятся ли люди, узнав, что ты обычный человек? 

«Кто это сказал? – смеется он, – на долгое время (до этого альбома) я вновь пропал. Поначалу это было приятно. Приятно иметь возможность поковырять в носу на людях, или почесать задницу, и никому не будет до тебя дела. Каждому из нас это нужно!» 

Ты не можешь не признать, что для многих людей ты культовая личность. 

Думаю, сейчас я знаю, кто я, лучше, чем когда-либо, я также не могу недооценивать роль прессы. Есть люди, которых я всегда уважал, и они для меня важнее жизни. Тусуешься с Дэвидом Боуи и думаешь: господи, не могу поверить, я с ним! Он такой же, как все, но мне не обязательно это знать. Мне приятнее думать, что это не так. Но это, я думаю, нормально. В музыке и для этого места хватит. Людям нужно за что-то зацепиться; я не буду говорить «герои», но определенного рода иконы. Мне самому это нужно.

Частично нежелание Резнора стать одной из культовых знаменитостей, конечно же, является прямым результатом того, что он, прежде всего, музыкант. Его работы всегда были этически вдохновляющими, хотя и в весьма своеобразном, нездоровом ключе. Где основа подобного отношения? 

«Все начиналось, как хорошо продуманный эксперимент. В школе я был умным, но не думаю, что когда-либо учился ради контрольных. Это оставило во мне ощущение, что я никогда толком не видел, на что действительно способен. Я хотел увидеть, что случится, если я перестану страдать фигней и возьмусь за ум. Что из этого получалось, можно увидеть на первом альбоме (“Pretty Hate Machines”). Песни получались, и я думал: я хочу выпустить лучшую пластинку в мире, и я вложу в это всю свою энергию. Так все и началось. Тогда я понял, что люди, с которыми я работал, не хотели вкладывать в это столько же, сколько и я, и я решил: я все сделаю сам, и так появилось давление. Думаю, люди это ощущают... Я стал работать с другим звукорежиссером. Мы садились, и начиналась щепетильная работа, мы могли потратить дни на один единственный звук. Я говорил: какого хрена ты делаешь?, а он отвечал: ну, я знаю, что ты будешь записывать этот альбом целую вечность, я думал, ты так работаешь. Я говорил: просто впиши туда этот чертов звук! Нам надо сделать сегодня целую песню! Может быть, мне и требовалось время, чтобы собраться перед тем, как идти в студию, но если уж я собирался, то это случалось гораздо более спонтанно чем вы думаете!»

И вот мы подошли к последнему клише – Резнор как человек, сломанный эмоциями, человек, чья борьба за то, чтобы построить здоровые отношения, была движущей силой для  “Pretty Hate Machine”, и на новом альбоме проглядывается в «Only». «Я презирал личную жизнь, но в то же время уделял ей больше внимания, – застенчиво говорит он, – я чувствую, что более подготовлен к этому, и за исключением того, что я вечно задолбанный, я вполне могу быть честным с собой и другим человеческим существом. На самом деле я был 23-летним ребенком, который распространялся о том, что он хочет всю свою жизнь остановить ради этого. Мне не нужна была подружка или жена с ребенком, чтобы это понять. На самом деле для этого надо однажды сказать себе: ОК, я продал столько записей, и отыграл столько концертов... Я одинок. Затем: вау, да я же старше всех остальных. Как же так случилось? Плюс к тому, время, когда ты принимал наркотики, можно просто вычеркнуть из календаря. Вот так я теперь и буду пожилым отцом вместо молодого отца. 

Ты видишь себя в роли мужа или отца?

Однажды, да! И лучше бы это однажды наступило поскорее, вообще-то, потому, что я старею.

Ты боишься состариться в одиночестве? 

Мне сейчас тридцать девять, и я уже задумываюсь о том, не стоит ли мне начать врать по поводу своего возраста, потому что, честно говоря, последние пару лет я спрашиваю себя: черт, как же это произошло? Я не узнаю друзей, с которыми вырос – они уже старики. Так долго карьера была основным приоритетом, плюс наркотическая зависимость, твое развитие на время остановилось. И вот я чувствую, будто перепрыгнул с двадцати восьми до тридцати шести. Но тут уж ничего не поделаешь.

Это время что-то смягчило, вместо того чтобы повредить; Трент Резнор 2005 года – абсолютно другой человек по отношению к тому, которого можно было встретить десять лет назад («Я бы написал о себе песню», – отмечает он). Можем ли мы сделать вывод о том, что Трент Резнор – возможно ли такое – счастлив? 

«Я не говорю, что я пробудился, а за окном летают лепестки роз. Я просто говорю, что я более подготовлен к жизни, чем когда-либо. Я чувствую, как будто у меня есть вторая попытка жизни, и если этот альбом окажется дерьмом и никому не понравится, это не конец света. Мне нравится, а вы все тупые! – смеется он, ставя нас в заблуждение.  Ну, это я сейчас так говорю, но спросите меня через пару месяцев, когда запись объявят дерьмом, а мой труп с головой в петле найдут в сортире. Вот это уже больше похоже на правду...»